Загадка "Гран Торино". О чем на самом деле фильм Клинта Иствуда

Клинт Иствуд справедливо считается последним в Голливуде консерватором (хотя и с несколько либертарианским оттенком), который твердо отстаивает такие немодные ценности, как патриотизм, семью, долг и ответственность мужчины, важность солидарности между людьми в местных сообществах, свободу говорить что думаешь, даже если это что-то вроде «ах ты грязный мексикашка».

Фирменным стилем Иствуда стала своего рода корректная неполиткорректность. В главном иствудовском шедевре последнего двадцатилетия «Гран Торино» всё строится вокруг дружбы одинокого белого старика Уолта Ковальски, ветерана войны в Корее, гордящегося «Фордом Гран Торино», который лично собрал на заводе, и семейством мигрантов из народности хмонгов (христианские беженцы из коммунистического Вьетнама), заполонившей когда-то белый квартал.

Фактически брошенный своими детьми Ковальски привязывается к детям сперва неудобных соседей, дружит с улыбчивой Су Ло, учит Тао Ланга как стать настоящим американским мужиком в реднековском стиле.

В конечном счете он оставляет Тао в наследство свой «Гран Торино», в обход родных детей и внуков, «при условии, что ты не срежешь ему крышу, как это делают недоделанные мексикашки, не нарисуешь на ней идиотских молний, как репоголовые негритосы, и не поставишь сзади дегенератский спойлер, как другие косоглазые недоумки».

Можно было бы решить, что Иствуд изложил в консервативном ключе ту же мораль, что была в недавнем псевдодетективе «Достать ножи»: белые должны тихо благородно умереть и оставить наследство мигрантам, а не своим недостойным потомкам. Но ничего подобного – «Гран Торино» совсем о другом.

Это история о социальном отчуждении и атомизации современного американского общества, где белые вообще забыли о том, что такое семья, сам Ковальски не ходит в церковь и считает местного католического священника щенком. Одинокий старик обречен доживать свой век с банкой пива на веранде, а его наследники только и ждут пока он преставится.

В лице хмонгов Ковальски сталкивается с общиной, в которой живы традиции, межпоколенческие связи, большая семья, то, что называется мудреным словом «традиционная коммунитарность». Уолтера втягивают в общину хмонгов, где он обретает свое естественное место: он уважаемый старик, наставник над юным Тао, в его жизни появляется цель и смысл.

Однако приводит это отнюдь не к тому, что Ковальски попросту отдает свое наследие приезжим чужакам. Пример их традиции пробуждает в нем свою собственную – столкнувшись с терроризирующими квартал этнобандитами он решается на подвиг.

Ковальски возвращается в церковь и приносит себя в жертву ради мира и спокойствия близких – провоцирует бандитов его убить, тем самым навсегда отправляет их в тюрьму. Руки убитого бандитами Ковальски раскинуты крестом, а дом, в отличие от машины, он оставляет совсем не мигрантам, а церкви.

В отличие от либеральной подделки с ножами, это фильм не о сдаче белыми американцами территории мигрантам, а о пробуждении традиционной коммунитарной солидарности при столкновении атомизированных американцев с более сплоченными сообществами. Не «отдай всё им», а «стань самим собой» - вот что говорит Иствуд американцам своим «Гран Торино»